ИЗВЕСТИЯ КАРАЧАЕВСКОГО НАУЧНО-ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКОГО ИНСТИТУТА Т.I

Главная » Библиотека » Журналы » ИЗВЕСТИЯ КАРАЧАЕВСКОГО НАУЧНО-ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКОГО ИНСТИТУТА Т.I » КРАЕВЕДЕНИЕ

---

КРАЕВЕДЕНИЕ

РУСЛАН ТИЛОВ
(КБР, г.Нальчик)

Кавказ - один из интереснейших, с исторической точки зрения, регионов Евразии. Его географическое положение на стыке Юго-Восточной Европы и Малой Азии стало причиной формирования самобытной кавказской культуры. Здесь, как свидетельствуют археологические данные, проходили древние пути миграций народов Восточной Европы, Малой и Средней Азии, происходили контакты европейских, ближневосточных и среднеазиатских культур. Эти исторические процессы и оседание определенной части миграционных потоков сформировали сегодняшний полиэтнический облик Кавказа, который справедливо называют «горой народов и языков». Изучение этих миграционных волн, выявление их этнического содержания поможет приоткрыть многие страницы древней истории Кавказа.

Но к сожалению современное кавказоведение базируется на теориях столетней давности и не может ответить на ряд важных вопросов по истории формирования полиэтнического населения Кавказа. Аксиомой в кавказоведении считается существование древней кавказской языковой семьи, к которой относят языки картвельские, нахско-дагестанские, адыго-абхазские. В тоже время носителей иранских и тюркских языков, конкретнее современных осетин и карачаево-балкарцев, считают «пришлыми наслоениями» представителей мира кочевников на кавказский субстрат. Должен заметить это глубокое заблуждение и довольно веские аргументы этому заявлению имеются. Основные и явные противоречия в кавказоведении на мой взгляд в следующем.

Во-первых. Термин языковая семья подразумевает этническое родство народов, языки которых восходят к одному праязыку и естественно их носители должны понимать друг-друга хотя бы на уровне базовой лексики, слов: мать, отец, ребенок. гора, река, дерево, камень, огонь и т.д. Но такого взаимопонимания у представителей так называемых кавказских языков не наблюдается. Вайнахи не понимают язык адыгов, представители картвельских языков и тех и других, а полиэтничный Дагестан пользуется одним из основных языков в качестве межнационального. Ранее это был кумыкский язык, сегодня русский.

Таким образом, можно констатировать, что термин кавказская языковая семья представляет собой понятие географическое, а не лингвистическое. Вероятно, не маловажную роль сыграла в советской науке и идея интернационализма, призывавшая сблизить народы СССР и в перспективе слить их в единый этнос с единым государственным языком.

Без должного внимания остались в кавказоведении выводы известного немецкого востоковеда и санскритиста Макса Мюллера, утверждавшего о родстве ряда кавказских языков с финно-угорскими и самодийскими, о механическом, а не генетическом родстве кавказских языков, основанном на взаимопроникновении лексики. Также без должного внимания остались выводы известного российского лингвиста А.Старостина, конкретно указавшего на родство ряда кавказских языков с языками народов южной Сибири и Дальнего Востока, объединяемых им в енисейскую языковую семью. На основе известного исторического факта о продвижении гуннского союза племен из северного Китая вплоть до Франции, об их присутствии в раннем средневековье в Предкавказье можно предположить и объяснить вышеуказанные факты лингвистического характера миграцией носителей енисейских языков на Кавказ. Исследования в этом направлении представили бы довольно интересный научный результат, но, к сожалению в кавказоведении оно тщательно обходится стороной.

Если кратко резюмировать эту гипотезу - языковедение в кавказологии не смогло пока не объяснить происхождение народов, называемых кавказскими, не установить внешние связи их языков. Во-вторых. Утверждения о существовании так называемого кавказского субстрата, являвшегося носителем одного из кавказских языков, не аргументированны должным образом. Никто еще не доказал на каком из так называемых кавказских языков разговаривало древнее население Центрального Кавказа в эпоху бронзы. Загадочные представители кавкасионского антротипа - аборигены Кавказа, на сегодня не имею этнического лица. В тоже время они признаны субстратом в формировании карачаево-балкарского, осетинского, вайнахского, сванского народов. При сопоставлении данных лингвистики и антропологии возникает следующее противоречие. Носителями кавкасионского антротипа являются преимущественно жители центрального Кавказа - сваны, осетины, карачаево-балкарцы. вайнахи. Представители иных кавказских языков - дагестанцы и адыги отличаются в этом отношении от кавкасионов, т.е. генетически не восходят к древнему населению центрального Кавказа эпохи поздней бронзы. Т.е. носители языков, объявляемых древними языками Кавказа, не являются древними кавказцами в антропологическом отношении. Как объяснить это противоречие?

Факты и иного рода, связанные с формированием кавкасионского антротипа как такового. Известный советский антрополог Ф.Дебец указывал на родство этого антротипа с древним населением русской равнины, что аргументируется и археологическими материалами, определенными связями археологических культур Кавказа с носителями культуры боевых топоров и шнуровой керамики.

Говоря о Кавказе и древних кавказских народах, в число которых ученые даже не мыслят включить тюркоязычных карачаево-балкарцев, необходимо отметить и другие факты. Одно из самоназваний карачаево-балкарцев - таулу. дословно означает «горец», что противоречит некоторым теориям о позднем степном происхождении этого народа. Да и существовавший у нас социальный термин «таубий», дословно «горский князь», свидетельствует о древней истории карачаево-балкарцев в пределах Кавказа. В тоже время среди других кавказских народов самоназвание «горец» является довольно редким, а у ряда народов, признанных наукой аборигенами Кавказа, не употребляется вовсе. Термин «горский» употребляется и в фразе «тау адет» -горский обычай, которым карачаево-балкарцы называют свой свод обычаев и этических норм. Этот факт также свидетельствует о несостоятельности выводов о позднем и «пришлом» характере появления наших предков на Кавказе.

В третьих. Длительное проживание в условиях высокогорья формирует у любого народа специфичную культуру, ориентированную на приспособление к ландшафту. Это и формы хозяйствования - отгонное животноводство, содержание скота на кошарах, а не в малоземельных населенных пунктах. Широкое использование природного материала - камня, бревен, в домостроительстве. Древность и кавказские истоки зодческих традиций карачаево-балкарцев достаточно аргументированы в научной литературе, в частности, в книге Э.Б.Бернштейна «Архитектура балкарского народного жилища». Да и карачаево-балкарский термин «тау юй» - горский дом. которым они называют свое жилище, опять таки свидетельствует о горском происхождении карачаево-балкарского народа. В тоже время у ряда народов, декларируемых в науке кавказскими аборигенами, термин «горский» не употребляется применительно к жилищу, своду обычаев и этических норм, социальной верхушке, а в народном зодчестве не употреблялись бревна, камень, а жилища строились из обмазанного глиной плетня или самана, перекрывались камышом. Противоречия этнографических данных и научных гипотез налицо.

Относительно традиционного карачаево-балкарского срубного жилища (избы), можно отметить ее уникальность в зодческих традициях народов Кавказа и сопоставить эту традицию с срубной культурой, носителями которой являлись скифы, являвшиеся по мнение автора данного выступления выходцами с Кавказа и греческая калька этнонима которых - Скютэ, является переводом тюркского этнонима «балгар».

Чтобы быть последовательным вышеприведенные аргументы об автохтонности карачаево-балкарцев необходимо привязать к определенной археологической культуре Центрального Кавказа, а учитывая что представителями того самого кавкасионского антротипа являлись создатели кобанской культуры, можно предположить о присутствии в их среде прямых и тюркоязычных предков карачаево-балкарцев.

Это утверждение также не голословно, завершается подготовка к изданию книги по проблеме происхождения и внешних связях кобанской археологической культуры. Она является частью комплексной исследовательской работы автора в области антропологии, основанной на сопоставлении археологических, историографических, этнографических и лингвистических материалов с целью этнической интерпретации ряда археологических культур и освещения древнейших миграционных процессов, происходивших на всей территории Евразии.

Имеющееся на сегодня представление о древней истории, не смотря на довольно скрупулезную фиксацию и описание археологических материалов, не дает окончательного ответа на основной и самый естественный вопрос о создателях той или иной археологической культуры - на вопрос об их этнической принадлежности, хотя бы в рамках языковой семьи. Под понятием языковой семьи, в данном случае, нужно понимать принадлежность к малым языковым семьям: славянским, германским. угорским, тюркским, иранским и т.д. Апеляция к понятиям языковой макро-семьи -индо-европейской, урало-алтайской, семито-хамитской и т.п., при этнической интерпретации археологических культур бронзового века и античности, не совсем соответствует истине, поскольку к тому времени многие нынешние народы были этнически оформлены, говорили на языках довольно близких к их современным и. возможно, были известны соседям под теми же этнонимами, что и сегодня.

За прошедшее столетие накоплен огромный объем материала в отраслях науки, занимающихся проблемой происхождения человека, рас, языков. Появилось много современных методов обработки полученных материалов, основанных на внедрении технологий XX века. Но, несмотря на происходящие прогрессивные изменения в методиках и техническом обеспечении проводимых исследований, неизменными остаются некоторые основополагающие доктрины в исторической науке, как российской, так и зарубежной, требующие пересмотра, согласно, накопленною материала. Незыблемость ряда этих доктрин была основана на определенных идеологических предпосылках, сформулированных не в научной среде, но имеющих своих активных сторонников и в научных кругах. Это относиться к этнической интерпретации ряда древних народов, населявших юго-восточную Европу и Кавказ в период поздней бронзы, античности и раннего средневековья: киммерийцев, скифов, сарматов, алан и т.д. Устаревшая концепция о сплошном ираноязычии кочевых народов Восточной Европы, Средней и Центральной Азии в период античности так и не смогла удовлетворительно ответить на многие вопросы, связанные с их историей и культурой.

Не менее щепетилен и вопрос о древности заселения германскими племенами территории Крыма, Причерноморья и Центрального Кавказа. Именно этот факт древней истории мог стать ключевым в процессе создания в середине XX века – в период противостояния Германии и СССР, идеологически выверенной, геополитический ретроспективной истории СССР. Это были попытки «уместить» древнюю историю народов и территорий в границы современного государства. Справедливости ради надо отметить, что подобный подход к истории был характерен не только для советской науки.

Доказательства факта присутствия германского компонента в среде скифских и кавказских племен в период античности - это не открытие XXI века, тем более автора данной книги. Об этом известно давно, просто эту тему не принято было муссировать в советской науке. Отношение же к этим фактам современной российской науки покажет время.

Как отличить материальную культуру одного древнего народа от культуры другого? И на сколько однотипной может быть культура единого этноса? Здесь имеются широко используемые в археологии методы описания, статистической обработки и сопоставления погребений и инвентаря. Но есть еще один аспект, не использовавшийся в науке.

В вышеупомянутой книге вниманию специалистов и подготовленных читателей будут предложены весьма нетрадиционные методы трактовки этнической принадлежности некоторых древних археологических культур и народов, причастных к их созданию. Метод, которым пользовался автор, весьма прост и основан на сопоставлении археологического и лексического материалов, поскольку история материальной культуры каждого народа отражена в лексике его языка. Памятники культуры древних народов, произведения прикладного искусства убеждают нас в том, что их создатели не были людьми примитивными или интеллектуально ограниченными. Наши далекие предки создали основы того, чем мы широко пользуемся и сегодня, развивая и далее: керамическое производство, металлургию, металлообработку, ювелирное дело, зодчество, письменность, ткачество, животноводство, земледелие, мореходство и т.д. Касаясь вопроса происхождения письменности, нетрудно предположить, что наиболее проблемной для наших предков могла быть потребность в фиксации, хранении и передаче информации. Именно эта проблема могла толкать их на поиски в этой области. Как отобразить, зафиксировать слова в материале: камне, глине, дереве или металле? Из области интеллектуальной, по мере давления этой проблемы, она перемещалась и в сферу быта и ремесла. Речь и методы ее отображения на материальных носителях стали своего рода лингвистическим «кубиком-Рубика» для определенной части социумов. Гак стала появляться пиктография - рисуночное письмо, которое читалось не фонетически, а образно. Больших проблем передать посредством рисунка имена существительные типа: «человек»; «гора»; «дерево»; «река»; «медведь»; «олень», не составляет труда, но как передать глаголы - слова действия, или прилагательные - слова качества. Тут и возникла задача, как отобразить через рисунок прилагательное «красивый» или глагол «думать». На помощь могла придти игра слов, заключенная в каждом языке, и имеющая довольно характерную индивидуальность. К примеру, числительное «сто» немец может передать через знак «собака», поскольку в германском языке в числительном «Hundert» - 100, содержится существительное «Hund» собака. Славянин может нарисовать «стог» для передачи числительного «100». Тюрок нарисует «круг» или «пловца» поскольку в его языке числительное «100», слово «жуз», фонетически тождественно существительному «круг» и глаголу «плыви». Так на смену понятийно-рисуночному письму - пиктографии, могло придти фонетическое письмо, в котором знак, рисунок стал передавать не понятие, а фонему. Если слово было длинным, его могли попытаться разбить на отдельные составные части-слова. Например, германское слово «bereiten» - готовить, приготовлять, можно расчленить на слова «Ваг» - медведь, и «reiten» - ездить верхом. Таким образом, в абстрактно представляемой немецкой фонетико-пиктографической письменности рисунок «медведь на коне» может передавать фонетически понятие «готовить, приготовлять». Отмечу, что выразительные возможности для такой письменной передачи информации довольно индивидуальны для каждого языка. Это и есть суть авторской методики этнической интерпретации археологических материалов эпохи бронзы.

Люди, озадаченные проблемой передачи информации, изобретали методы ее фиксации и отображали ее на изделиях ремесла и прикладного искусства. Революционным являлось открытие самого принципа письма, как средства сохранения и передачи информации, а методы его осуществления могли быть многовариантны. Так зародился фонетико-семантический стиль прикладного искусства, получивший в археологической науке название «зооморфный стиль». Изображения на предметах зачастую являлись фонетической передачей их названия или глагола, передававшего их функциональное назначение. Истоки зооморфного стиля и факторы, обеспечивавшие его преемственность с эпохи бронзы до раннего средневековья не получили должного разъяснения в науке. Существующий на сегодня подход к элементам зооморфного стиля в керамике и металлопластике, как к индивидуальному творческому мотиву, возникшему у конкретного ремесленника, не совсем соответствует истине. Конечно, полностью отрицать факт индивидуальности и своеобразия стиля отдельного мастера в прикладном искусстве было бы неверно, но существующий археологический материал свидетельствует о чрезвычайной устойчивости отдельных элементов зооморфного стиля. При этом эти элементы сохраняются на протяжении столетий, с разрывами во времени и затем возникают, зачастую, на довольно отдаленных друг от друга территориях. Как объяснить подобные факты? Предположим, один древний ремесленник вводит в производственный оборот один элемент зооморфного стиля, как плод своего воображения и абстрагированного восприятия производимого им предмета. Данный элемент стиля может воспроизводиться лично им неоднократно, если он считает его удачным, эстетичным и не обременяющим изделие при его функциональном использовании. Кроме него эту форму могут копировать его коллеги по цеху и ученики. Помимо художественно-эстетических истоков появления элементов зооморфного стиля, существуют и мотивы, связанные с различными религиозно-тотемистическими представлениями. Данные элементы будут отражаться преимущественно на предметах ритуального назначения.

Анализируя элементы зооморфного стиля и орнамента на керамических и металлических изделиях указанного периода, автор данного исследования и пришел к твердому убеждению о существовании «лингвистического» источника в появлении определенных художественных элементов и форм. В подавляющем числе случаев форма предмета или рисунок на предмете выполняли роль фонемы, и служили для передачи его названия или глагола его функционального назначения. Таким образом, это была оригинальная форма письма, основанная на «народной» этимологии названия предмета. Констатация этого факта и применение методов лингвистического анализа позволили не только объяснить возникновение многих элементов и форм, но и установить этническую принадлежность их создателей. При этом этническая интерпретация археологической культуры, в материалах которой были выявлены исследуемые зооморфизмы, была построена на основе комплексного анализа, включавшего в себя:

1. анализ семантики элементов зооморфного стиля в археологических материалах с этнической интерпретацией их создателей;
2. анализ сообщений письменных источников данного периода о народах населявших территорию данной археологической культуры;
3. анализ современных научных версий о генезисе, хронологии и внешних связях данной культуры;
4. анализ лексики современных народов, проживающих на данной территории, на предмет выявления лексических заимствований из языка создателя исследуемой археологической культуры;
5. анализ мифов и легенд современных насельников территории и потомков ее древних обитателей, с целью выявления дополнительного аргументирующего материала.

Естественно, углубленные и детализированные исследования по всем этим пунктам непосильны для одного автора, поэтому данное исследование построено на макро-уровне. Лингвистически анализировались наиболее оригинальные предметы, иустанавливалась этническая принадлежность их создателей. В результате были определены три этнических компонента в составе кобанских племен. Это - карачаево-балкарцы. туркмены из племени игдыр. казаяклы, салыр, и самое удивительное -германцы. Все три языка явно и скурпулезно отражены в зооморфных изделиях, гравировках на кобанских топорах, поясах, кинжалах, шильях, застежках, посуде и т.д.

Постулируя существование лингвистического источника в возникновении ряда устойчивых во времени и пространстве художественных канонов и подчеркивая его роль в их консервации, приведу некоторые примеры из археологии. Речь пойдет о довольно оригинальных изделиях имевших широкое распространение сапожкообразных сосудах для питья (Табл.1).

Демонстрация нижеследующего ряда керамических и металлических сосудов. изготовленных в хронологически разные эпохи, охватывающие три тысячелетия, и выявленных на довольно отдаленных друг от друга территориях, явно указывает на то, что эта художественная форма, не продукт индивидуализма и отвлеченной абстракции ремесленника. Она не имеет объяснения, ни с точки зрения общепонятных ассоциативов, ни с точки зрения улучшения функциональности такого древнего изобретения, как керамический сосуд для питья. Заметим, что это именно сосуды для

питья, а не для хранения жидкостей. Существенные хронологические разрывы в датировке этих экстравагантных изделий не позволяют говорить о преемственности форм, так же, как и их территориальная разбросанность. Спонтанность их появления и устойчивость «обувной» интерпретации сосудов связаны с этнической принадлежностью их изготовителя к тюркской языковой семье. Во многих тюркских языках, в том числе и карачаево-балкарском, слово «аякъ» имеет два значения - «нога» и «чаша для питья».

Не буду вдаваться в подробности того, как образовалось такое двусмыслие в тюркских языках, просто сопоставлю эту игру слов с древнейшей традицией изготовления сапожкообразных сосудов. Данный лингвистический факт - слово «аякъ» - 1.нога; 2.чаша, проясняет спонтанность возникновения и одновременно устойчивость существования этой художественной формы керамических сосудов для питья, продиктованной игрой тюркских слов. Эта игра слов тюркского языка может стать основой калькированного заимствования в другие языки и аналогичных лексических связей «нога-сосуд», но в тюркских языках она имеет объяснение и этимологию. Интерес, в этой связи, представляет происхождение русского слова «бутылка», германского «Buttel», английского «Bottle» в том же значении «сосуд». В корне этих слов присутствует общетюркское слово «бут» - нога, синоним слова «аякъ»-1.нога; 2. чаша. Как известно лексика распространяется и методом калькирования.

Теперь обратимся к германскому языку и проведем историко-этимологический анализ одного из слов означающих сосуд для питья. Слово «Bockal/Pockal» - бокал, кружка, имеет несомненно германское происхождение и происходит от слова «Воск», означающего «козел», «баран», «бык». Связь понятия «сосуд для питья» с названием этих домашних животных довольно прозрачна, поскольку их обработанные рога издревле служили в качестве сосудов для питья. Небьющихся и функционально удобных. Их можно носить подвесив к поясу. Рога-сосуды использовались у многих народов, но в германском языке этот факт отражен в лексике, что предопределяет возможность материализованной реализации этой игры слов германским мастером-керамистом или ювелиром. Теперь обратим внимание на приводимый ряд сосудов для питья, изготовление которых гипотетически можно приписать германском) мастеру.