§27. Магия (И.М.Шаманов)

Карачай с древнейших времен до 1917 года. Историко-этнографические очерки Глава пятая. Духовная культура

В языческой среде огромную роль играли поверья, приметы (ышан) и связанные с ними запреты, табу (ырыс). Прямым порождением их являлась магия – действия, направленные на сверхъестественный способ решения текущих проблем человека и общества. Магия могла носить как индивидуальный, так и массовый характер (к числу последних относились родовые, общинные обряды).

Охранительная магия ярче всего проявлялась в обрядности детского цикла. Еще задолго до рождения ребенка будущая мать исполняла определенные магические обряды для облегчения родов и благополучного разрешения от бремени. Другие обряды сопутст-вовали почти каждому случаю в жизни младенца: пеленание, наречение имени, симптомы болезни, первое слово, появление первого зуба, первая стрижка волос, смена нательного белья, переход через реку или мост и др. Поскольку считалось, что злые духи постоянно стремятся вредить будущей матери, ее всячески оберегали от испуга, стараясь не оставлять одну. Обычно она находилась в. обществе старшей невестки или же золовки, а в отсутствие их – свекрови или матери. Беременная избегала появления на публичных мероприятиях (на базаре, в играх, свадьбах, похоронах). Когда ее спрашивали о времени родов, то она обычно не говорила правду или отвечала уклончиво («Да есть еще время»). О последнем месяце беременности говорили как о «месяце ее глубокого раздумья» (терен сагъышлы айы).

В целях предохранения роженицы, к ней не допускали женщин, которые подозревались в способности сглазить или считались обладательницами «тяжелой ноги», у которых часто умирали дети. Чтобы отогнать злых духов и сохранить роженицу от сглаза, у порога дома ставили железный предмет. В качестве магического приема родовспоможения прибегали к «развязыванию узлов». Для этого брали тесьму, завязывали на ней узлы и затем развязывали их, приговаривая: «роди так же легко, как мы развязываем эти узлы»; в момент развязывания узлов «тюйюлмек тешиу» отпирали шкафы, замки, открывали окна и двери.

Женщина, приглашенная к роженице, прежде чем войти в комнату, должна была потрясти подолом платья или фартука и произнести слова «дженгил этек бла къутулгъун» (разрешись легким подолом). Если среди присутствующих женщин кто-либо подозревался в «глазливости», то у нее незаметно распарывали нитку из одежды (платка или платья). Нитку или же просто волос из заплетенных кос сжигали возле роженицы, чтобы она почувствовала дым. Иногда для облегчения родов опоясывали (обвивали) живот родильницы слинявшей кожей змеи. Змея, по народному поверью, якобы помогала при родах.

После появления ребенка на свет, его купали в теплой воде, а в тазик с водой опускали кусочек железа или железный предмет. Для отпугивания злых духов, которые могли явиться в облике вошедших (этекде, дженгде), под головку ребенка клали железные предметы. Так, например, по записям Г.Чурсина, сделанным в начале ХХ столетия в Карачае, это делалось для того, чтобы «дьяволы не задушили и не похитили» ребенка.

Когда у младенца через 4-5 дней или позже засыхала и отпадала пуповина, ребенка купали во второй раз и впервые надевали на него одежду. Пуповину зашивали в маленький мешочек, и в день пеленания мешочек с высушенной пуповиной подвешивали у колыбели. Через месяц мешочек снимали и передавали матери для хранения в шкатулке «кюбюрчек». Указывая на магические значения пуповины ребенка, Г.Ф. Чурсин замечал: «Пуповина, ввиду ее тесной связи с ребенком, у многих народов считается имеющей влияние на судьбу человека».

Если у женщины часто умирали дети, то новорожденного купали в корыте, в котором подавали пищу для собаки (ит тегене). Считалось, указанным приемом якобы новорожденному оказывалось меньше почести и злые духи подвергались обману. Иногда соблюдался обряд передачи новорожденного в другую семью для кормления его грудью чужой женщины. Как правило, в качестве молочной матери «сют ана» выступала родственница, реже – просто соседская женщина с хорошим потомством.

В первые месяцы и годы ребенка совершались определенные магические действия, ставившие целью защитить его жизнь, близких, дом от влияния злых духов, приобрести покровительственную защиту соответствующих божеств.

В течение первой недели роженицу часто навещали родственницы родителей и соседские женщины. По народному поверью, в первые недели после родов как ребенка, так и его мать могли навестить злые духи, которые будто бы старались нанести вред. Поэтому, чтобы уберечь от воздействия дурного глаза (аман кёз), к пеленке нашивали различные фетиши — яркие лоскутки материи, когти диких зверей, ежовые иглы, перламутр и другие вещи.

В семьях, у которых были отмечены случаи смерти подряд нескольких детей, прибегали к выполнению обряда инсценировки похищения ребенка «сабий урлаб джашырыу». Когда у ребенка перевязывали пуповину и, искупав, заворачивали в мягкую ткань, а затем клали у ног матери, одна из вошедших женщин, у которой было отмечено здоровое потомство, забирала ребенка и как бы незаметно уносила к себе домой. Конечно, мать догадывалась о «похищении» своего ребенка, но старалась не придавать какое-либо значение. Ребенок находился под присмотром другой матери несколько суток, пока его не «выкупали». Аналогичный смысл имело и устройство мнимых похорон ребенка. Магический смысл заключался в том, чтобы носители порчи оказались на ложном пути и ребенок избавлялся от преследования.

В качестве оберегов использовались амулеты из ежовых игл, волчьих и рысьих когтей, змеиные бусины, нанизанные в цепочку чесночные дольки, раковины каури, обрубок веточки с тремя ответвлениями, различные железные предметы, которые подвешивались к люльке. В защите от злых духов, а также в качестве оберега от сглаза к волосяному покрову вокруг темени ребенка лепили комочки смолы, а из волчьей шерсти заплетали косички и вместе с просверленной овечьей косточкой (бабкой) и когтями привязывали к перекладине колыбели, расположенной у изголовья ребенка.

В повседневной хозяйственной жизни чтобы предохранить скотину от нападения волков прибегали к обряду «завязывания пасти волка» (бёрю аууз байлагъан); на ночь по периметру загона мелкого рогатого скота делали веревочный круг (джиб кюрен)⁵⁴⁷Г. Ф. Чурсин. Магическое значение имени у кавказских народов//БКИАИ. Тифлис, 1928, с.21.

Лечебная магия включала в себя различные «профилактические» обряды задабривания духов-покровителей болезней. Известен магический прием задабривания духа-покровителя оспы (чечек) Тымбыла, который совершали для того, чтобы оспа обошла ребенка или же завершилась легким исходом. В качестве жертвоприношения и почитаемому автрону на девятый день болезни «суу чечек» (водяная оспа) в доме пекли три партии по девять маленьких пирожков именуемых «тымбылчыкъла». Одну партию из них промывали мельничной водой и затем ею смазывали оспу. Другую партию пирожков так же промывали, но промытую воду давали пить младенцу и его матери. Третья партия предназначалась почитаемому покровителю, поэтому съедали пирожки все члены семьи без смачивания в воде.

При «лечении» женского бесплодия знахарки (къарт-къуртхала) прибегая к следующему средству. Резали специально откормленную овцу определенной масти, а в теплую, только что снятую шкуру закутывали нижнюю часть тела женщины. Затем ей давали пить горький настой корней барбариса (тюртю). Иногда предлагали пить натощак воду, принесенную в ночь на новолуние кем-либо из мужчин-первенцев (тюнгюч) непременно из желоба мельницы, расположенной у «семи дорог» или же из «святого родника» (шыйых суу). Известно и другое «средство». Бесплодная женщина, стремившаяся иметь ребенка, приходила в дом, где только что прошли роды, брала послед и относила на свое родовое кладбище и закапывала у наружной стены изгороди. Затем она у себя имитировала сцену высиживания цыплят, веря, что этим самым свойства роженицы перейдут и на нее, а злые духи будут обмануты.

В лечебной магии немалое место отводилось кузнецу, что, как уже отмечалось, было связано с культом железа. Кузнечные изделия употреблялись в качестве не только оберегающего, но и целительного средства. В присутствии больного от испуга кузнец расплавлял свинец, а затем сосуд с расплавленным металлом трижды обводил над головой больного и медленно вливал в корытце с водой, при соприкосновении с водой расплавленный свинец остывает, принимая разнообразные формы. Считалось, что в таких формах проступает образ существа, являвшегося причиной болезни от испуга («неден къоркъгъан эсе, аны сураты тющеди»). К кузнецу обращались за излечением головных болей, детских и др. болезней. У порога дома, где находился больной ребенок, клали железную вещицу. Над психически больными кузнец совершал обряд имитативной магии; он расплавлял кусок свинца и медленно вливал в сосуд с водой, застывшую форму уподобляли злому духу. Прежде чем поднять больного, страдающего припадками, чертили железом круги.

Бытовал обряд и протаскивания больного ребенка через пасть волка (бёрю хамхотну юсю бла) или под волчьей шкурой. Во время церемониала знахарка несколько раз протаскивала младенца через пасть и шкуру, устланную на полу. После выполнения обряди кусочек шкуры и косточку из волчьей пасти привешивали к колыбели ребенка. Иногда вместе со шкурой использовали просверленную волчью косточку-льчик. При этом знахарка произносила: «Пусть твои страхи и болезни возьмет вот это» (Ауруунгу, къоркъууунгу да ма бу алсын). В отношении девочек практиковали ритуал протаскивания через специальные отверстия, вырытые у возвышенной местности, «джер кепюр».

Если у младенца появлялась болезнь «ветряная волчанка», то ее «лечили», смачивая водою из сосуда, куда клали волчью косточку (альчик).

«Диагноз» недугов грудного ребенка часто ставили по приметам. Так, если у новорожденного отмечалось появление какого-либо пятнышка или же покраснения отдельных участков тела, то в этом видели причину того, что беременная от смущения или испуга во время еды роняла или же прятала пищу. Если у ребенка замечалось покраснение на ноге, то говорили, что во время утробной жизни младенца молодая уронила пищу, которую она ела втайне от свекрови. Если беременная во время движения ребенка в утробе бросит взгляд на пожар (ёртеннге къараса), то у ребенка на лице будут покраснения вроде синяков (бетинде кюлтюмле боладыла). Если ребенок выделялся плаксивостью и неохотно принимал грудь матери, то это воспринималось как следствие сглаза.

Если ребенок, как полагали, подвергался «сглазу», то незаметно вырывали нить или кусочек из одежды того человека, который сглазил, и клали под голову ребенка. Чтобы не сглазить, при виде ребенка нужно было говорить: «тфу, тфу, кёз тиймесин!» дословно: «тьфу, тьфу, чтобы глаз не коснулся!».

Для снятия порчи на шею ребенка вешали оберег («дуа»), заставляли его смотреть в большую проточную воду — Кубань, что, вероятно, было связано с культом водной стихии. Иногда трое девушек вместе, с ребенком взбирались на каменистый холм (тёбе башы), здесь к пеленке ребенка привязывали амулет — косточку из собачьей челюсти (ит джаякъны байлагъандыла). Затем полагалось несколько раз раскутывать и вновь заку-тывать младенца. Весьма распространенным был обряд пеленания ребенка на том месте, где отлеживалась собака («ит джатхан джер»).

В представлениях карачаево – балкарцев целительной силой обладали слюна княжны (бийче тюкюрюк), лоскутный кусочек из одежды многодетной долгожительницы (миндеу), кусочки от шкур животных редкой окраски (например, черной лисицы).

Можно отметить и «благодатную» магию, которая была призвана наделить человека свойствами, качествами, жизненным успехом.

По одному из обрядов, прежде чем новорожденному дать грудь матери, почетная долгожительница произноила молитву-заклинание, – дула через трубочку (быргъы) в ушко младенца, а затем куриным язычком касалась язычка ребенка и в рот ему вкладывала смесь меда и масла. Верили, что выполнение подобного рода якобы обеспечивало младенцу раннее развитие речи, слуха и внимания, что приводило к пониманию «птичьего языка», как говорили в народе. В это время его нарекали именем, которое родители хранили в тайне до обряда «пеленания». Горцы опирались и на магические свойства имен. Г.Ф.Чурсин отмечал, что, согласно магическим представлениям «имя неразрывно связано с существом или предметом, которому принадлежит», поэтому «карачаевцы, как и другие народы, дают иногда ребенку имя человека счастливого, богатого, храброго, отличавшегося долголетием и т.п.».

При появлении первых зубов, чтобы «помочь» их безболезненному и легкому прорезыванию, в семье варили из зерен кукурузы крутую «зубную» кашу (тиш джырна). Бабушка младенца брала горсть такой каши и сыпала ее на голову ребенка и пригова-ривала: «Муну кибик къуюлуб чыкъсын тишлеринг» (Пусть зубы твои выходят так же легко и дружно, как это).

К числу магических воззрений, направленных на сохранение и дарование благополучной жизни ребенка, следует отнести представление о магической силе частицы покрова покойника. Многодетные матери брали нитку из савана или же вырезали маленький кусочек ткани из одежды покойника, прожившего долгую и благополучную жизнь, и, зашив его в сафьян, пришивали в качестве амулета к одежде ребенка.

Известен обряд «макания в мед» (аягьын балгъа салыу): сосуд с медом, в который окунали ногу ребенка, проносили по кругу среди приглашенных и каждый из присутствующих пальцем пробовал мед, чтобы обеспечить младенцу «сладкую жизнь».

Сходный по семантике обычай мы наблюдаем и в связи с обрядом укладывания ребенка в колыбель (бешикге салыу), проводившийся через 10—15 дней после рождения, а иногда и позже. На торжество в этой связи (бешик той), которое были чисто женским праздником, гостьи, помимо других даров, приносили что-нибудь сладкое – чтобы жизнь у ребенка была сладкой.

Иногда из магических соображений прежде чем положить ребенка в колыбель, в нее укладывали кошку или щенка, чтобы «обеспечить ребенку счастливую жизнь».

Существовали и поверья в благостные числа; характерным для карачаевской «нумерологии» являлось выделение таких «счастливых» нечетных чисел как 3, 7 и 9.

В бездетности супругов обычно винили женщину, все помыслы которой были направлена на то, чтобы изыскать средства избавления от «позора» бесплодия. Поскольку деторождение связывали с воздействием сверхъестественных сил, то бездетные женщины стремились задобрить и избавиться от воздействия злых духов. Для этого они прибегали к различным магическим средствам, обращались за помощью к знахарям и эфенди (муллам) как обладателям силы заклинаний и заговоров.

Причиной бесплодия часто признавали простуду (суукъ чабхан), перенесение тяжести (тайышхан) или же сильный страх (къоркъуу), в результате которых плод якобы не находил места для развития в утробе матери. Для того, чтобы он получил нормальное развитие, прибегали к известному у лекарей приему «вытягивания живота женщины» (хатхуну сылатыу), которым занимались специальные бабки-мануальщики (сылыучула).

Если эти средства не помогали, то бесплодную женщину водили к «святым местам» (мазар) и молили покровителя чадородия о ниспослании ребенка. Обычай обращаться к мазару, видимо, был некогда широко распространен в Карачае. Слово мазар имело и значение «чудотворная могила», но к концу ХХ в. стало архаизмом, сохраняясь в основном в фольклоре (напр., пословица: Балалы юй базар, баласыз юй мазар «Дом с детьми — базар, без детей — могила»; словосочетание: мазар къысхан, характеризующее порчу – заран ауруу).

Издревле популярна была гадательная магия., в практике которой применялись лопаточной кость животного (джауорун къалакъ бла), бобов или камешки (таш салыу), толкования сновидений (тюш китаб ачыу). Гадание на 41 камешках (кукурузных зернах, бобах) проводила женщина, а на лопаточной кости – мужчины.

Большое место в гадательной практике карачаевцев занимали приметы (ышан). Некоторые из них были связаны с природными явлениями (предвещали климатический характер времен года, урожайность года, плодовитость скота в этот год, суточные изменения погоды и т.д.). Но большее значение имели приметы, связанные с самим человеком, его семьей. В этой категории «прогнозов» особую роль играли сновидения (тюш). В связанных с ними приметах различают такие виды:

1) хаотические, бессвязные образы и действия (къатышыу тюшле), смысл которых ясно не раскрывается, но они предрекают негатив (беду, хворь);

2) сны, отражающие прошлое в жизни (ётген джашауну ышанлау);

3) сны, предвещающие будущее явление или состояние – символические, четко разделенные на две части: символизирующие добро (игиге джораланнган тюшле) и недоброе (аманнга джораланнган тюшле);

4) сновидения, в которых различаются голоса знакомых людей, но оставляющие безучастным в диалоге сновидящего – джашырын тюшле «скрытые сны»;

5) сны со страшными, пугающими действиями (бастырыкъланнган тюшле), т.е. подвергнувшие действию демона Бастырыка;

6) вещие сны (керти тюшле), в которых сновидящий видит и слышит грядущее событие;

7) разновидностью вещих снов выступают иногда и символические, но легко «читаемые» сны (ачыкъ ышанлы тюшле), которые обычно имеют «прозрачную» трактовку: напр., если приснилось чистая вода – быть добру, а потоки мутной воды – ожидать дурное.

Толкователи снов (тюш чыгъарыучула) большей частью выступали как знатоки «книг сновидения» (тюш китаб). В фольклоре причины сновидений отводят деятельности «матери сновидений» Джумпараш.

Своеобразный гадательный обряд связан с семейным торжеством по случаю первого шага ребенка (ал атлам), которое нередко совпадало с годовщиной со дня рождения ребенка. Поэтому принято было в этот день проводить «обряд выбора будущей профессии», который заключался в следующем. На традиционном трехногом столике тепси раскладывали мясные пироги (эт хычын), а вокруг тепси раскладывали различные вещи: нож, топорик, молоток, книгу (для мальчика) или куклу, зеркальце, ножницы, книгу (для девочки). Затем ребенка подводили к столику с предметами, выжидая к какому из предметов он в первую очередь направится, протянет руку. По этом движению и судили о будущих профессиональных ориентирах ребенка.

Широко практикорвалась и вредоносная магия (хыйны), направленная на «порчу». Вредностные дуа зашивались в постельное белье жертвы или закапывались возле ее дома, обычно, на том месте, где жертва проходила. Для таких манипуляций особенно часто использовались личные вещи намеченной жертвы, ее волосы, ногти, кусочки материи с одежды.

Как видим, инструментарий магии был довольно широк и далеко не ограничивался описанным элементами. Напр., любопытны и поверья в магическую силу музыки. Считалось, что при исполнении так называемого «наигрыша Аймуша» разбредшееся то испуга стадо овец вновь собиралось, а при исполнении «волчьего наигрыша» (бёрю согъуш) волчья стая приходила в состояние оцепенения. При поисках утопленника использовали свирель (сыбызгъы): верили, что мелодия в руках мага прерывалась и именно на том месте, где могло находиться тело утопленника.

Магическая практика эпохи исламизации предполагала использование талисманов – дуа, представлявших собой защитные тексты из Корана, другие письменные обереги из арсенала мусульманской магии. Различалось несколько видов таких талисманов. Наиболее популярными были остаются нательные (джюрютген дуа). В них текст, свернутый, как правило, в треугольную или четырехугольную форму, оборачивался для защиты от влаги в вощеную ткань (мелте), после чего зашивался в сафьяновый нашейный футлярчик. У женщин такой дуа нередко помещался в серебряный футлярчик той же формы, который, подвешиваясь на серебряной же цепочке, одновременно выступал и украшением.

Существовали и дуа для помещений (мекям дуа), предназначенные для защиты дома или коша от порчи (заран), кражи, пожара и др. Их вывешивали над кроватью, над входом. Такие же дуа использовались и для защиты хозяйственных построек (кладовые, амбар, хлев, загон).

Бытовали и дуа для питья (ичкен дуа), текст которых опускался в сосуд водой, которая с этой поры становилась лечебной, «святой». Дозировка и регулярность ее потребления определялись муллой согласно соответствующим сборникам дуа (дуа китаб).

Еще один вид дуа – сжигаемые (кюйдюрюлген дуа). Текст помещался в сосуд рядом с больным и поджигался лучиной, а больной должен был вдыхать исходящий от горения «лечебный» дым. Верили, что дым обладал силой, которая уничтожила внутренние болезни женщины, возникшие в результате «порчи» и воздействия злых духов.

Третья разновидность (бастырылгъан дуа) предназначалась для закапывания в землю, приписывались против вредностных сил «черных джинов», порчи и т.п.

Магическая практика порождала категорию лиц, профессиональной занятых в этой сфере в лице ведунов (билгич), колдунов (хыйнычы), знахарей (къарт-къуртха) и т.п.

По сути, магическую роль регуляции выполняли табу (ырыс), которых было множество в различных сферах жизни.

Так, нельзя было дарить или продавать пчелиные семьи, т.к. было поверье, что «отдающий пчелиную семью на сторону, лишает свое состояние и счастье». Поэтому пчелиные семьи отчуждались тайно, в отсутствии хозяина дома.

Аналогично поступали в отношении кефирных грибков (гыпы урлукъ), которые тоже были запретны для дарения или продажи. Не случайно В. Игнатьев (1895 г.) отмечал, что «до последнего времени добыть эти кефирные зерна представлялось крайне трудным делом». Если у того или иного хозяина на кошу или дома истощались запасы грибков, служившие закваской, то из табуистических побуждений прибегали к обряду «гыпы урлау» (воровству грибков): нуждающийся не должен был признаться в том, что он пришел просить кефирные зерна, а улучшив момент ненароком брал их как бы незаметно к глазу хозяина. Верили, что при таком поведении соответствующий дух-прокровитель благословит (табу этер) «кражу» и все обойдется благополучно.

Подлежало запрету выносить или подавать гостю или путнику воду вместо айрана, ибо тогда «иссякнет изобилие». Ребенка не угощали почками – кожа лица покроется бородавками. С пищевым запретом была связано воздержание от угощения молозивом незнакомца или голодного человека – корова лишится надоя. Точно также нельзя разрезать ножом хлеб или же оставлять лезвие ножа в хлебной выпечке, наступать ногою на крошки хлеба или зерна. Если возвратить пустую посуду с дарами первого урожая или обрядовыми выпечками – урожай лишится питательной силы, а сосед может обеднеть.

Бытовал запрет и на определенные позы; напр., нельзя было прилюдно сидеть, подпершись рукой о подбородок, ибо это считалось позой горюющего по умершим.

Нельзя было передразнивать увечного, ибо сам можешь стать увечным.

Особые запреты бытовали для беременных и для тех, кто с ними общался: нельзя было, возле них говорить о болезнях – будущий ребенок мог родиться с дефектами; нельзя роженицу пугать или выпускать ее во двор ночью, так как ребенок родиться пугливым. Для беременной женщины запретными считались мясо зайца («иначе ребенок будет таким же пугливым), мясо птицы («чтобы у ребенка не задержалась речь»), «мужские порции» мяса (напр., лопатка, голова) и т.д. Предосудительным было пускать беременную пускать одну за водой к речке после захода солнца, к местам, где, как считалось, водится нечистая сила (заброшенные темные сараи, на перекрестках дорог, у изгороди, возле кладбищ и др.).

У охотников фиксируются запреты: называть зверей из подлинным наименованием, указывать на их руками (было молча направлять дуло оружия в их сторону), волочить туши убитых животных по земле или сбрасывать вниз со скалы.