Этюды о Балкарии: Урусбиевы, Мисост Абаев, Басият Шаханов
Биттирова Тамара

БАСИЯТ ШАХАНОВ

ТЕРСКИЕ ПИСЬМА

Мой коллега г. Шаханов-Джанхотов совершенно прав: за «ин-гушем», «чеченцем», за жупелом-туземцем вообще, мы не можем разглядеть человека, которому присущи те же потребности, те же страсти, недостатки и достоинства, в котором сидит тот же зверь-человек и тот же душа-человек, что и в нас, благодушных россиянах. Мы не могли разглядеть всего этого тогда, когда идеализировали туземца, окружая его ореолом героя, - не можем разглядеть его и теперь, когда превратили того же туземца в сплошного разбойника с сугубо преступными - и только преступными - задатками и наклонностями. Сказав себе раз и навсегда, что «туземец - разбойник и только разбойник» мы уже решительно на все остальное закрываем глаза. Какое, например, нам дело до того, что этот туземец загнан куда-то в суровые горы, где каждый кусок черствого хлеба достается ему во сто раз тяжелее и труднее, чем даже нашему горемычному крестьянину? Какое нам дело до того, что и этих черствых кусков у него еле-еле хватает на полгода? Какое нам дело, что до сих пор он не наделен землей даже в таком количестве, которого хватало бы на собственное только пропитание, не говоря уже о семье? Какое нам дело, что взамен этой земли мы наделяем его постоями, натуральными повинностями, караулами и т. п., вконец подрывающими его маленькое-маленькое благосостояньице, созданное и создаваемое трудами собственных рук и в течение многих лет? Какое нам дело до того, что лишенный всяких просветительных учреждений, он коснеет в полнейшем невежестве, окружен беспросветным мраком всяческих суеверий; что он никогда не слыхал о любви, а главное, никогда не видел ее со стороны тех, кто пришел к нему, непрошенный и незваный, уверяя, что единственная цель этого прихода - научить его, темного туземца, как нужно жить? Какое нам дело до того, что, напротив, до сих пор он, этот загнанный и голодающий туземец, вместо обещанной любви встречает в нас одно лишь презрение и даже - что греха таить! -неприязнь и озлобление? Какое нам дело и до того, что все эти «нам дела нет», по существу, и являются главнейшими факторами, важнейшими побудительными причинами того отчуждения и той неприязни к нам со стороны туземца, на которые мы так склонны жаловаться и сетовать? Нам нет и не было до всего этого никакого дела. Избалованные судьбой, сытые и напоенные, мы даже и представить себе не можем надлежащим образом, что такое муки настоящего неподдельного голода, голода физического и духовного, и к ним, этим физически и духовно вечно голодным туземцам, с легким сердцем и чисто кисейным легкомыслием применяем ту же мерку сурового порицания за проступки против общественной морали, какою мы привыкли мерить такие же проступки со стороны лиц, физически и духовно одинаково с нами насыщенных и напоенных.

«Ах, туземец – вор. Какой ужас, какое безобразие! Надо во что бы то ни стало положить этому конец». И мы начинаем класть «конец» рядом самых суровых репрессий, совершенно упуская из виду, что никакие репрессии не действительны там, где прежде всего требуется кусок хлеба. «Ах, туземец - разбойник. Какой ужас, какое безобразие! И это накануне двадцатого века, когда... и т. д. Нет, надо во что бы то ни стало положить этому конец!» И снова на сцену появляются сугубо суровые репрессии, и мы снова забываем, что эти репрессии ни к чему хорошему привести не могут, так как нужны здесь не они, а нужно поднятие нравственного уровня загнанного, невежественного туземца, нужны школы, нужны просветительные учреждения. «Ах, туземец питает к нам ненависть, озлобление. Какой ужас, какое безобразие! Надо во что бы то ни стало положить этому конец!» И в третий, девятый, в сотый раз выдвигаем на первый план все те же репрессии, все тот же мощный кулак, искренне убежденные и уверенные что в нем-то и спасение от всех этих «бед». И мы в третий, в десятый, в сотый раз забываем, что сами-то мы и виноваты в том, что туземец питает к нам ненависть и озлобление, ибо всегда приходили и приходим к нему не с любовью, с миром, а с той же, так озлобляющей нас, ненавистью.

И странное, право, дело: почему-то мы очень легко понимаем, что, дразня собак, мы неминуемо добьемся того, что они кинутся на нас и отомстят за себя. Тут же, когда дело идет о человеке, мы окончательно слепнем, теряем всякую способность мыслить и рассуждать и искренне изумляемся, что систематически затравливаемый нами субъект почему-то не считает нужным лизать бьющую его руку.

Да, должно сознаться, мы умеем быть «логичными»!