НАРТЛА! МАЛКЪАР - КЪАРАЧАЙ НАРТ ЭПОС
НАРТЫ! ГЕРОИЧЕСКИЙ ЭПОС БАЛКАРЦЕВ И КАРАЧАЕВЦЕВ

Балкарцы и карачаевцы (общей численностью около 250 тыс. — по переписи 1989 г.) — два близкородственных народа с единым языком и традиционной культурой. Они издавна населяют центральные и западные районы Северного Кавказа в верховьях Терека и Кубани, в современных границах Кабардино-Балкарской Республики и Карачая.

В антропологическом отношении они являются представителями так называемого кавкасионского варианта европеоидной расы. Карачаево-балкарский язык относится к западной группе тюркских языков, в которой вместе с кумыкским, крымско-татарским и караимским составляет особую (кыпчако-половецкую) подгруппу кыпчакских языков.

По вопросу этногенеза балкарцев и карачаевцев общепринятого мнения до сих пор нет. Ученые, выступавшие на Всесоюзной научной сессии «О происхождении балкарцев и карачаевцев» (Нальчик, 1959), пришли в выводу, что эти народы произошли «в результате смешения северокавказских племен с ираноязычными и тюркоязычными племенами, из которых наибольшее значение в этом процессе имели, видимо, черные булгары и в особенности одно из западнокипчакских племен» [111, с. 310].

В настоящее время можно говорить о двух основных направлениях в разработке проблемы этногенеза балкарцев и карачаевцев: по линии ориентировочных установок вышеуказанной сессии 1959 г. (Е. П. Алексеева, Л. И. Лавров, И. М. Чеченов, В. М. Батчаев и др.) и по линии пересмотра этих установок (У. Б. Алиев, К. Т. Лайпанов, Х.-М. И. Хаджилаев, М. А. Хабичев, И. М. Мизиев, А. М. Байрамкулов, С. Я. Байчоров, М. Ч. Журтубаев и др.).

За свою многовековую историю балкарцы и карачаевцы создали богатейший фольклор. Центральное место в их устном поэтическом творчестве занимает героический нартский эпос, который является Одной из национальных версий общекавказской Нартиады.

Охарактеризуем кратко историю публикации и изучения балкарских и карачаевских сказаний о нартах, поскольку этот вопрос достаточно широко освещен в работах Б. А. Калоева [82], А. 3. Холаева [172; 171], Ю. Гаглойти [42], А. И. Алиевой [13] и Х.-М. А. Сабанчиева [151].

Первая публикация балкаро-карачаевских сказаний появилась в 1879 г. Она принадлежит П. Острякову [129]¹Тексты П. Остряковл*в нартоведении до недавнего времени рассматривались как кабардинские. А. 3. Холаев, подробно проанализировав их, доказал, что они записаны от балкарских сказителей. Об этом подробнее см. [172; 42; 13]..

Информаторами П. Острякова были князья Урусбиевы²Балкарские таубии (князья) братья Сафар-Али и Науруз Урусбиевы, как и их отец Исмаил, который был знаком с Вс. Ф. Миллером, М. М. Ковалевским, С. И. Танеевым, И. И. Иванюковым и неоднократно сопровождал их в поездках по Кавказу, отлично знали родной фольклор и вели большую работу по его собиранию (см. (13; 151]). С.-А. Урусбиевым много этнографического и фольклорного материала было сообщено и Г. Н. Потанину, который частично использовал его в своих работах [ 139, с. 711, 729, 732, 740, 742, 747].. Вот что писал о них П. Остряков: «...им дороги памятники родной поэзии, и они с прискорбием боятся, что не найдется человека, который бы, хотя бы в русском переводе, сохранил заветные песни» [129, с. 701].

Слева направо: С. И. Танеев, М. М. Ковалевский, И. Урусбиев, полковник Аглинцев, Н. К. Михайловский, И. И. Иванюков

В 1881 г. один из братьев Урусбиевых — Сафар-Али — в первом выпуске «Сборника материалов для описания местностей и племен Кавказа» опубликовал на русском языке четыре нартских сказания своего народа: «Урызмек», «Шауай», «Рачикау» и «Сосруко»³Имена нартских героев и в статье, и в эпических текстах нами приводятся в той огласовке, в которой они даются в публикациях дореволюционных издателей и в полевых материалах собирателей.. «В отличие от публикации П. Острякова — это развернутые тексты, по которым читатель мог составить более полное представление о карачаево-балкарском нартском эпосе» [13, с. 10].

Небольшое предисловие к этим сказаниям, «Несколько слов от составителя и переводчика», и комментарии положили начало научному изучению эпоса балкарцев и карачаевцев.

В 1883 г. учитель Карачаевского горского училища М. Алейников напечатал в третьем выпуске СМОМПК два карачаевских сказания — «Ачемез и Хубун» и «Эмегены». Автор публикации, отмечая широкое бытование нартского эпоса в среде карачаевцев, подчеркивал, что у карачаевцев «встречаются почти все сказания о нартах, записанные г. Урусбиевым у татар (балкарцев.— Т. X.) Пятигорского округа, и имеют тот же самый характер, отличаясь от них только в деталях» [11, с. 138—139].

Это очень важное замечание собирателей свидетельствует о том, что в прошлом веке сказания о нартах были одинаково широко распространены как среди балкарцев, так и среди карачаевцев.

В 1896 г. в двадцать первом выпуске СМОМПК опубликован балкарский вариант нартского сказания о юном мстителе Ачемезе — «Богатырь Ецемей, сын Ецея», записанный учеником Закавказской учительской семинарии А.-Б. Боташевым.

В 1898 г. известный кавказовед А. Н. Дьячков-Тарасов напечатал шесть карачаевских сказаний — «Сосруко и эмеген пятиголовый», «Алауган», «Генджакешауай», «Смерть Орюзмека», «Чюэрды», «Княгиня Сатана», — которые он записал во время путешествия по Большому Карачаю. Эти тексты, как и все предыдущие, увидели свет в переводе на русский язык. В своей публикации А. Н. Дьячков-Тарасов так характеризует эпические тексты карачаевцев: «...можно сказать, что впечатление, получаемое при чтении карачаевских сказаний, однородно с тем, какое производит на нас чтение многочисленных великолепных перехожих рассказов, издревле тянувшихся из Азии через Кавказ в Европу: тот же дуализм, та же борьба доброго и злого начала, света с тьмою, подземных богатырей с надземными, „нартов“ с „эмегенами"» [65, с. 72].

В 1962 г. В. М. Гацак обнаружил в архиве академика Вс. Ф. Миллера рукопись под названием «Нарты (черкесские былины)» [121]⁴В 1963 г. В. М. Гацак на Сухумской конференции нартоведов сообщил об этой рукописи и высказал предположение, что ее переводы восходят к балкаро-карачаевским первоисточникам. Впоследствии А. 3. Холаев [171], Ю. С. Гаглойти [42], А. И. Алиева [13] подтвердили его предположение.. Рукопись, помеченная 1901 г., включает стихотворные переводы четырех нартских балкаро-карачаевских сказаний: «Про первого нарта Дебета Золотого»; «Сыновья Дебета — Гу и Цехни»; «Как вошло зло в нартовский род»; «Шевай, сын Алавгана» (к сожалению, текст незаконченный).

Следующая публикация (1903 г.) балкаро-карачаевских сказаний принадлежитН. П. Тульчинскому [160]. В примечаниях к шести нартским текстам автор отмечает, что два из них («Орюзмек», «Созар Гезохов») были заимствованы из тетради Науруза Урусбиева ⁵К сожалению, о судьбе тетради Н. Урусбиева, в которой, как указывает Н. П. Тульчинский, все фольклорные тексты были записаны на «горском» (карачаево-балкарском) языке, нам ничего не известно. Предполагают, что она хранится в одном из архивов страны, однако до сих пор ее никому не удалось обнаружить.. Остальные («Орюзмек и Сатаной», «Сосук», нартская песня и сказание об Орюзмеке) записаны им в Верхней Балкарии и Хуламе.

К 1903 г. относится и публикация нартского сказания «Кто сильнее?», записанного одним из неутомимых собирателей и популяризаторов фольклора кавказских народов — журналистом Е. Барановым [26].

Как видим, уже к началу XX в. в балкаро-карачаевском фольклоре «были зафиксированы не только варианты общекавказских нартских сказаний, где выступают традиционные герои, известные и другим народам Кавказа, но и сказания, повествующие о героях, специфических для данной версии» [13, с. 13]. Все эти публикации говорят о широком бытовании и популярности нартских песен и сказаний в балкаро-карачаевской среде.

Большая работа по сбору, публикации и изучению эпоса балкарцев и карачаевцев, как и всего фольклора этих народов, велась и в советское время.

В 1924 г. украинский ученый М. П. Гайдай во время своей экспедиции в Балкарию записал более 100 песен и наигрышей балкарцев и карачаевцев, в том числе и несколько нартских песен. Все материалы его экспедиции под названием «Балкарские народные мелодии. Северный Кавказ. Июль 1924 г.» хранились в архиве Института истории, фольклора и этнографии им. М. Ф. Рыльского Украины.

Фонограммы же московской экспедиции 1929 г. (руков. К. Ф. Денисова), записанные в Верхнем Баксане (КБР), до сих пор не обнаружены.

В начале 40-х годов КБНИИ был подготовлен к печати сборник балкарских сказок, нартских сказаний и песен, в основу которого легли материалы лингвистической экспедиции института 1939 г. Выходу в свет этой книги помешала война. Рукопись сборника пропала во время оккупации Нальчика в годы Великой Отечественной войны.

В конце 50-х годов выяснилось, что часть материалов этой экспедиции сохранилась у ее руководителя проф. В. И. Филоненко. В силу ряда объективных причин они были опубликованы лишь в 1962 г. [109].

Три варианта сказаний о нарте Сосуруке, включенные в этот сборник, представляют особыйг интерес, так как являются одной из первых публикаций балкаро-карачаевских сказаний на языке оригинала.

К числу первых публикаций на карачаево-балкарском языке относится и сказание «Сосруко и эмеген пятиголовый», напечатанное в 1940 г. в книге «Къарачай фольклор». В этом же году был опубликован и вариант сказания об Ачемезе [22].

В годы депортации балкарского и карачаевского народов в Среднюю Азию (1944—1957), понятно, не могло быть и речи о собирании, а тем более о публикации произведений их народного поэтического творчества.

В КБНИИФЭ фольклорный фонд балкарцев и карачаевцев, как таковой, начинает свое летосчисление лишь с 1958 г. Первые записи нартских песен и сказаний также относятся к этому году.

В 1959 г. вышла «Антология балкарской поэзии», в которую были включены наиболее яркие, оригинальные фольклорные тексты, в том числе и пять нартских песен («Ерюзмек и краснобородый Рыжий Фук», «Ерюзмек и Ногайчик», «Сосрук и эмеген», «О том, как женился Алауган», «Пелиуан Карашауай»).

Наиболее полное научное издание нартских песен и сказаний на языке оригинала было осуществлено в 1966 г. [119]. Составитель тома, автор предисловия и комментариев А. 3. Холаев — один из первых собирателей и исследователей балкаро-карачаевского эпоса в советское время. В издание вошли лучшие образцы нартских песен и сказаний, записанные в 1958—1965 гг.; многие из них были введены в научный оборот впервые.

Большинство сказаний издания в поэтическом переводе С. И. Липкина было включено в книгу «Дебет Златоликий и его друзья» (составитель, автор предисловия и комментариев А. 3. Холаев).

В 1983 г. под грифом КБНИИФЭ вышла антология «Карачаево-балкарский фольклор в дореволюционных записях и публикациях». Ей предпослана вступительная статья А. И. Алиевой, в которой дается историография вопроса, приводятся сведения о первых собирателях и публикаторах балкаро-карачаевского фольклора, дается научная характеристика публикаций и их значения. Это первое критическое собрание фольклорных текстов, в том числе и нартских сказаний, опубликованных в различных дореволюционных изданиях, ценно тем, что сделало доступными материалы для широкого круга читателей, у которых всегда был и остается большой интерес к народному поэтическому творчеству как к неотъемлемой части своей духовной культуры, и облегчило труд исследователей, занимающихся проблемами фольклора.

С 1979 г. КБНИИФЭ приступил к составлению антологий песенно-музыкального наследия адыгов, балкарцев и карачаевцев. Подготовлены к печати первые два тома «Антологии народной музыки балкарцев и карачаевцев». Второй том включает 35 нартских песен на языке оригинала и в переводе на русский язык, комментарии и две статьи (фольклориста и музыковеда).

Нартские сказания, собранные в Кара чае сотрудниками КЧНИИ, были опубликованы на языке оригинала в 1987 г. в книге «Къарачай-малкъар фольклор». Составление, вступительная статья и комментарии принадлежат Р. А.-К. Ортабаевой [94].

В 1988 г. КБНИИФЭ была издана книга «Народное поэтическое творчество балкарцев и карачаевцев. Нартский эпос. Мифологическая и обрядовая поэзия». Составитель, автор предисловия и комментариев — Т. М. Хаджиева [105]. В раздел «Нартский эпос» этого издания вошли не публиковавшиеся ранее нартские песни и сказания из архива КБНИИФЭ.

Изучение балкаро-карачаевского эпоса началось в конце прошлого столетия. Как уже отмечалось, начало ему в 1881 г. положила небольшая статья С.-А. Урусбиева, предпосланная его публикации эпических текстов [164, с. I—XIII].

В 1897 г. в 40-м томе словаря Брокгауза и Ефрона была напечатана небольшая статья «Нартские богатыри». «Основой для нее послужили... в первую очередь тексты С.-А. Урусбиева, которые приводятся в перечне литературы» [151, с. 178]⁶Об этом см. и монографию Ю. С. Гаглойти [42, с. 25]..

Ценные наблюдения над балкаро-карачаевскими эпическими текстами содержат «Предисловия» Л.Г.Лопатинского к выпускам 21, 23, 25 и 34 СМОМПК, где напечатаны эти тексты.

К балкаро-карачаевским сказаниям как к сравнительному материалу обращались известные ученые — Вс. Ф. Миллер [114, с. 13, 18], Г. Н. Потанин [138, с. 872—874], М. Халанский [169].

К сожалению, и в послереволюционный период ученые, занимавшиеся исследованием общекавказской Нартиады, привлекали балкаро-карачаевский эпос чаще всего лишь для сравнения с другими национальными версиями (см. [149; 63; 64; 1—5; 55—58; 78; 79; 12; 43; 49; 93] и др.).

В работах же балкарских и карачаевских фольклористов проблемы нартского эпоса долгое время освещались только в отдельных статьях или главах исследований, посвященных различным вопросам их фольклора и литературы (см. [119; 172; 85; 86] и др.).

В 1974 г. вышло монографическое исследование А. 3. Холаева «Карачаевобалкарский нартский эпос». В нем дана общая характеристика балкаро-карачаевских нартских сказаний, их основных сюжетов, особенностей композиции, принципов описания главных героев. В ходе исследования А. 3. Холаев на большом фактическом материале стремился показать самобытность и оригинальность данной версии эпоса.

Поэтике балкаро-карачаевского нартского эпоса посвящена кандидатская диссертация Т. М. Хаджиевой [168].

В статье А. 3. Холаева «Народное устно-поэтическое творчество» [130], в работах Ф. А. Урусбиевой [165], Т. М. Хаджиевой [167], 3. X. Толгурова [157],А. М. Байчикуева [23], А. И Рахаева [148] также исследуются некоторые вопросы нартского эпоса балкарцев и карачаевцев.

* * *

В результате сложившихся в течение веков тесных экономических, политических и культурных связей между кавказскими народами в разных версиях Нартиады много общего. Но при всей их близости «у каждого из народов Кавказа нартские сказания по содержанию и бытовым реалиям, форме, поэтике, стилю, манере исполнения несут черты национальной фольклорной традиции, национального колорита» [132, с. 61]. Так, в частности, в балкаро-карачаевской версии кавказские и локальные самобытные эпические традиции сочетаются с эпической традицией тюрко-монгольских народов.

Если кавказские традиции объясняются кавказским субстратом и типологическим единством, то тюрко-монгольские параллели помимо типологического сходства обусловлены генетической общностью, этническим и языковым родством, общей эпической архаикой. При этом, если с эпическими памятниками народов Средней Азии исследуемый эпос роднят в основном языковые, стилистические особенности, ритмическая организация стиха, то с эпосом якутов, алтае-саянских народов, бурят, монголов — совпадения тем и сюжетов, сходство целого ряда мотивов, ситуаций, мифологических и религиозных образов и представлений.

Песенное бытование эпоса балкарцев и карачаевцев — одна из ярких, самобытных особенностей их эпической традиции ⁷На широкое распространение нартских песен у балкарцев и карачаевцев указывают не только исполнители нартских песен, но и многие собиратели и исследователи нартского эпоса (см. [129, с. 701—702; 164, с. IV; 73, с. 96; 186, с. 64; 150; 171, с. 123—130; 58, с. 89] и др.).. Именно благодаря стихотворнопесенной форме существования в их эпосе произошла консервация многих архаических элементов⁸Консервации архаических реалий эпоса балкарцев и карачаевцев способствовало и тo, что эти народы на протяжении длительного времени жили высоко в горах в относительной этногеографической изоляции (см. [99; 97—98; 28]). Благодаря этому они сохранили и целый ряд архаических сюжетов, мотивов, образов, религиозных представлений, связанных с тюрко-монгольской древностью.(об этом см. ниже)., которую отмечали и исследователи Нартиады. Так,С.-А. Урусбиев писал, что нартские сказания горских племен Кавказа, «переходя из уст одного поколения к другому... претерпевали некоторые изменения в частностях, но ни у одного из этих племен не сохранилось преданий, восходящих к более отдаленным временам, чем эти (балкарские. — Т. X.)» [164, с. 1].

М. В. Рклицкий же, говоря об инновациях в осетинском эпосе, писал, «что испорченные... несуразностями места сказаний (осетин. — Т. X.) восстанавливаются до некоторой степени в наиболее сохранившихся от этих влияний сказаниях балкарцев» [149, с. 28].

Сохранность балкаро-карачаевских сказаний в свое время отметил и Б. К. Далгат [53, с. 85].

У балкарцев и карачаевцев, как и у других народов — носителей Нартиады, сказания составляют ряд больших и малых циклов. Каждый цикл — это группа небольших по объему сказаний и песен о появлении на земле нартского племени; о различных этапах и событиях эпической жизни героев (рождение, богатырское детство, первый подвиг, женитьба, борьба с мифическими чудовищами, с кровником и т. д.)⁹Отличительная черта балкаро-карачаевского нартского эпоса — отсутствие темы борьбы нартов с чужеземцами. Исключение составляет сказание «Сатанай и войско Темир-Капу». Но даже в нем подробно описываются лишь эпизоды борьбы нартского войска, возглавляемого Сатанай, с воинами-эмегенами Темир-Капу (ср. с войском противников Манаса, состоящим из великанов, воинов-мангусов; с воинами-мангусами в монгольском эпосе [41, с. 124])..

Одни циклы образуются из ряда сказаний, которые группируются вокруг имен нартских героев по биографическому принципу (Ерюзмек и Сатанай и др.), другие — по генеалогическому (Дебет — Алауган — Карашауай; Ачей — Ачемез, сын Ачея, Бёдене — Рачыкау).

Малые циклы складывались из сказаний и песен о нартских героях, с именами которых связано небольшое количество сюжетов и чьи эпические «биографии» детально не разработаны.

Каждый цикл представляет собой достаточно самостоятельную и законченную группу сказаний, однако все циклы взаимосвязаны (а иногда даже взаимообусловлены). В целом же балкаро-карачаевская версия Нартиады — композиционно разработанный и завершенный эпос ¹⁰С.-А. Урусбиев в своем «Предисловии» писал: «Сказания о нартах кажутся на первый взгляд не имеющими между собою ничего общего, но при ближайшем рассмотрении нельзя не заметить внутренней связи между ними, как бы между частями одной эпической поэмы» [ 164, с. VIII].: в нем воссоздана жизнь нартского племени от его появления на земле до гибели или переселения его на небо или в подземный мир.

Согласно балкаро-карачаевским сказаниям, сотворение мира и нартов связано с деятельностью богов — Тейри Земли, Тейри Солнца и Тейри Неба, которые принимают самое активное участие в судьбе нартских героев.

В сказании «Тейри и нарты» говорится: «Тейри Солнца сотворил солнце, Тейри Земли сотворил землю. Моря были сотворены в третью очередь. Когда были сотворены небо и земля, между ними были сотворены люди». В сказании же «Про первого нарта Дебета Золотого», в котором подробно описывается эпоха Первотворения, бог из частей своего тела создает не только вселенную, но и первочеловека — нартского кузнеца Дебета. А в эпическом тексте «Тейри» нарты сами говорят о своем божественном происхождении:

Характеризуя балкаро-карачаевских нартских героев, С.-А. Урусбиев писал: «Нарты были народ огромного роста и необъятной силы, народ, закаленный в перенесении трудностей и лишений. Они проводили жизнь свою главным образом в искании опасностей и приключений, в набегах с целью добычи, а также в особых странствиях, называвшихся джортулами... Все, что доставалось без особого труда, не соединялось с опасностями, было им противно... они искалитаких приключений, в которых им можно было бы во всю ширь выказать свою удаль и силу... В свободное от джортуулов время нарты устраивали увеселительные собрания, на которых предавались богатырским играм и танцам» [164, с. II].

Нарты — воплощение геройства и мужества. «Они не ведали, что такое страх, и не боялись смерти, — говорится в сказании „Рождение Сосурука“.— Того, кто умирал в битве с врагом, они считали родственником Тейри... Могилу геройски погибшего нарта нарты не забывали... [У этой могилы] клялись именами Тейри Неба, Тейри Земли, Тейри Воды и Тейри Огня быть смелыми и не отступать перед врагом».

Специфика изображения нартских героев обусловлена героико-эпической эстетикой древнего эпоса. Идеализация большинства из них начинается уже с описания их рождения и детства. В исследуемом эпосе мотив божественного и чудесного рождения связан с образами всех основных нартских героев.

Так, в одном из вариантов сказаний о рождении Дебета он сотворен Богом, в другом, основанном на древнейших мифологических представлениях, он — сын Тейри Неба и Тейри Земли; Сатанай — дочь Солнца и Луны; Ерюзмек появился из хвостатой звезды, упавшей на землю; Сосурук — сын камня; Карашауай — внук Дебета, а мать его — эмегенша.

С мотивами чудесного рождения нартских героев связаны и другие постоянные архаические общефольклорные мотивы: фантастически быстрый рост, багатырское детство, первый подвиг и т. д.

Мотив божественного или чудесного рождения предопределяет и необыкновенность, исключительность героев (сердце и кровь Дебета из огня, он понимает язык огня, камней, зверей и птиц и т. д; прекрасная Сатанай — чародейка и провидица; Карашауаю подвластна стихия холода, он и его богатырский конь Гемуда могут менять свой облик и т. д.).

Нартские герои наделяются не только различными сверхъестественными способностями, они обладают и чудесными предметами: бочонок (чаша) Агуна, котел о сорока ушках, меч Ерюзмека, талисман Чюерды и т. д., а также имеют волшебных помощников (чаще всего это\богатырский конь нартского героя).Все эти качества героев и предметов, которыми они обладают, необходимы нартам в борьбе с различными враждебными существами — эмегенами ’, алмосту *, агач киши *, сарыуеками *, желмауузами

Спецификой исследуемой версии является то, что главная ее эпическая тема — борьба нартов с мифологическими чудовищами-эмегенами. «Между нартами и эмегенами велась постоянная борьба, в которой благодаря своему умственному превосходству нарты всегда оставались победителями... Нарты питали к ним постоянную ненависть за то, что эмегены ели человеческое мясо» [164, с. 111].Эмегены — не только постоянные эпические враги нартов, они — источник зла и хаоса на земле. Быстро размножаясь (у эмегенши, жены Алаугана, дети рождаются через каждые три месяца; старая бабка эмегенов рожает по сто эмегенов), эти ненасытные чудовища пожирают все живое. И чтобы очистить от них землю, бог создает нартов, которые ведут с ними непрерывную борьбу [121, с. 10] ¹¹Здесь, как и в фольклоре многих народов мира, «функция бога заключается в создании дуального мира, в превращении потенциального мира в мир реальный, где есть оппозиции света и тьмы, жизни и смерти, добра и зла» [67, С. 18]..

Главным же истребителем эмегенов выступает нарт Ерюзмек. У него, как и у других подобных ему эпических героев (Гильгамеша, Тора, Амирани, Нюргун-Боотура, героев бурятских улигеров и др.), задача одна — уничтожение чудовищ, которые нарушают мирную жизнь его племени.

* * *

Значительное место в эпосе балкарцев и карачаевцев занимают сказания, посвященные нартскому кузнецу Дебету, его сыну Алаугану и внуку Карашауаю.

Сказания о Дебете наряду с сюжетной группой о рождении нартских героевявляются наиболее архаическим пластом рассматриваемой версии, так как они испытали сильное влияние языческой мифологии. В образе балкаро-карачаевского Дебета, как и осетинского кузнеца Курдалагона, адыгского Тлепша, абхазского Айнар-ижи, отразилась эпоха освоения кузнечного ремесла. Он, вероятно, может рассматриваться как развитие в эпическом контексте образа какого-то мифологического существа или божества древних балкарцев и карачаевцев. Подтверждение тому находим в самих сказаниях: согласно одним вариантам, он родился от священного брака неба и земли ¹²Мотив космического брака из всех национальных версий встречается только в балкаро-карачаевском нартском эпосе. Он характерен и для фольклорной традиции тюрко-монгольских народов (см., например, [117, с. 130]). («Рождение нартского кузнеца Дебета», «Песня о Дебете»), в других вариантах («Дебет и Ерюзмек», «Рождение Деуэт-батыра») его отец — небожитель, а мать — нартская красавица Ак бийче. В варианте из архива Вс. Миллера говорится, что бог создал его из части своего сердца и он начал «нартов род могучий». Первопредком Дебет выступает и в публикации П. Острякова [129, с. 702].

Во всех этих сказаниях Дебет — не только первый нарт, но и первый кузнец и оружейник на земле: бог, создав Дебета, поселил его у подножия Эльбруса и «обучил его хитрому делу — добывать железо. Из земли добывать, с углем в сталь обжигать. И оружие из стали ковать» [121, с. 3].

В балкаро-карачаевском эпическом памятнике Дебет, как и Сатанай, наделен универсальными функциями. В сказаниях постоянно подчеркивается роль Дебета-первотворца: он первый на земле изготовил различные предметы быта, оружие и доспехи, подковал нартских коней и т. д. Дебет является и учителем нартов: он обучил «своих соплеменников ковать железо», говорится в варианте П. Острякова [129, с. 702].

С именем Дебета связаны и такие космогонические мотивы, как появление звезд, звездопад («Дебет — небесный кузнец»).

Особенностью исследуемого эпоса является то, что в нем, как и в эпической традиции большинства тюрко-монгольских народов, наблюдается культ кузнечества (см. [128; 145; 161; 100а] и др.). Мастерство Дебета в эпосе ценится и воспевается не меньше подвигов нартских героев, ибо, как говорится в одном из сказаний о нем, «нарты не смогли бы победить своих врагов на земле без всесокрушающего оружия Дебета и боевых коней, которых он подковывал».

Только в балкаро-карачаевской версии Нартиады зафиксированы сказания и песни, посвященные нартскому кузнецу: «Нартская песня о кузнеце Дебете», «Про первого нарта Дебета Золотого», «Дебет — небесный кузнец». В них в образе Дебета органически сочетаются «черты бога, титана и человека» [165, с. 51], дается подробная характеристика его внешнего облика и при этом подчеркиваются его необычность, исключительность.

В эпосе описываются кузница Дебета, место, где она расположена, орудия его труда. Отличительная черта этих описаний — эпическая масштабность. Особенно ярко она проявляется в гиперболических картинах, изображающих процесс его труда.

Непобедимость и всесокрушаемость оружия Дебета объясняются и тем, что в выплавляемое железо он добавлял кусочки метеорита, из которого вышел Ерюзмек («Рождение Ерюзмека») ¹³Мотив меча, выкованного из небесной руды, в Нартиаде встречается и в осетинском сказании «Меч нарта Ахсара» [122, кн. 2, с. 456—458]..

Дебет для нартов изготовляет не только оружие и доспехи. В одном из вариантов сказаний говорится, что он выковал даже коня [121, с. 10]¹⁴Данный мотив характерен и для тюрко-монгольской эпической традиции [117, с. 56]..

Мотив закалки нартских героев Дебетом в исследуемом эпосе не зафиксирован. Зато частично разработан мотив об «исправлении» героя после боя: когда Рачыкау отсек Злоязычному Гиляхсыртану полчерепа, Дебет сделал ему из меди недостающую часть головы ¹⁵Этот мотив имеет место и в других национальных версиях Нартиады..

Балкаро-карачаевский Дебет, как и карело-финский Вяйнямейнен, после ряда культурных деяний уходит от своего народа: когда он «обеспечил нартов на земле всем, что им было нужно из железа, и нарты уничтожили с его помощью эмегенов, он... сделал железную арбу с крыльями и улетел на ней на небо». В представлении народа Дебет бессмертен, согласно сказанию, «Дебет — небесный кузнец», «он и сейчас там живет. На небе, как и на земле, он кует железо».

В балкаро-карачаевском эпосе у Дебета девятнадцать сыновей, которых он женит, согласно обычаю, начиная с младшего.

Следование этому обычаю во многом определило судьбу старшего сына Дебета — Алаугана, который состарился, пока очередь дошла до него, и «сделался посмешищем для всего народа» [129, с. 702].

По другим вариантам, могучий исполин Алауган не может найти среди нартских женщин жену себе под стать. Поиски жены и его женитьба — основная сюжетная линия нартских песен и сказаний об Алаугане.

Во всех вариантах сказаний Алауган рисуется как богатырь фантастической силы, благодаря которой он выступает как неутомимый истребитель эмегенов ([121, с. 12]; «Сыновья Дебета и дочери эмегенши»).

Алауган отобрал у эмегенов и принес нартам волшебный котел о сорока ушках, в который

В цикле Дебет — Алауган — Карашауай, как и во всем эпосе балкарцев и карачаевцев, персонажи составляют два враждебных племени — нартов и эмегенов. Одна из самобытных черт этого цикла состоит в том, что именно в нем получил яркую художественную разработку международный мотив брачных связей между племенами-антагонистами, чего не найдем ни в одной из других версий Нартиады.

Особый колорит, оригинальность сказаниям об Алаугане придают описания его борьбы с эмегенами, встречи с его будущей тещей, изображение облика эмегенш, их занятий, быта, жилья и т. д.

Женившись на дочери эмегенши (а в нартской песне «Алауган» говорится, что герой отобрал у эмегена его жену), он привозит ее в страну нартов. Но его чудовищная жена (есть варианты, где она изображается даже пятиглавой) пожирает не только своих детей, но и чужих. Опечаленный этим, старый Алауган по совету Сатанай сам (в некоторых вариантах Сатанай или мать Алаугана) во время очередных родов эмегенши выкрадывает ребенка и прячет его в ледниках Эльбруса, где он и вырастает, вскормленный его ледяными сосульками ¹⁶В варианте П. Дьячкова-Тарасова он вскормлен драконьим молоком [65]..

В некоторых вариантах восприемницей, воспитательницей и наставницей Карашауая выступает Сатанай. Она часто приходит к леднику и присматривает за малышом. В один из своих визитов она смастерила Карашауаю лук и стрелы (по некоторым вариантам, он их делает сам), и маленький Карашауай, став искусным стрелком, не пропускал ни одной птицы в небе ¹⁷Некоторые из этих мотивов имеют яркие параллели в эпосе тюрко-монгольских народов. Например, рождение будущего героя в семье старых бездетных родителей: «отец перед нависшей опасностью прячет сына на вершине горы» [156, с. 173]; герой проходит и своеобразную «учебу» — «из самодельного лука, сделанного ему духом — хозяйкой Алтая, пестуньей его... стрелял в птиц и зайцев» [144, с. 31]; в публикации Н. Я. Никифорова будущий герой «бегает с луком... Не пропуская кверху летящую птицу... убивает» [126, с. 70]. «Во всех подобных случаях, — отмечает В. М. Жирмунский, — владение луком, удачная охота считаются признаком возмужалости богатырского младенца» [70, с. 248].. Сатанай испытывает силу и ловкость мальчика и только тогда приводит его в страну нартов, где он едва не был съеден родной матерью. Но юный нарт убил ее.

Сказания о женитьбе Алаугана на эмегенше, о рождении Карашауая и еговоспитании на Эльбрусе относятся к самобытным эпическим текстам нартского эпоса балкарцев и карачаевцев.

Например, в осетинском сказании о рождении Суая [131, вып. 1, с. 27—37] его отцом является старый богач Чандз, а матерью — одна из его семи жен, которая родила сына, съев семечки волшебного яблока.

Относительно этого сказания Ю. С. Гаглойти пишет: «В осетинском варианте отсутствует упоминание о том, что матерью Саууая была эмегенша (великанша), пожирательница детей, которая ярко представлена в балкарском и карачаевском вариантах» [42, с. 110].

В варианте осетин в трещину «ледяных гор» Суая бросают по приказу самого Чандза, из-за того что малыш ему не понравился. Однако ребенок выживает, и отец забирает его домой. Но когда «кормившие его своим молоком женщины стали умирать» ¹⁸В осетинском эпосе этот мотив связан и с именем Батраза. В сказании «Как родился нарт Батраз», когда он оторвал кормилице грудь и «вмиг высосал» корову, у которой только «кожа да кости остались», Сатана сказала: «Нам на беду рожден, и надо погубить его», — и оставила его в расщелине ледника [122, кн. 2, с. 227—228]. В другом варианте о рождении Батраза его бросает в ледник Хамиц за то, что он у кормилиц вместе с молоком «еще и жир высасывал», и ребенка вскармливает своим молоком лань. Этот мотив популярен и в тюрко-монгольском фольклоре. Например, в «Олонхо», когда хозяйка — дух земли дала герою «пососать правую грудь — о за один дух вытянул столько молока, что у нее побледнели щеки. Дала она левую грудь — и у нее стали синеть губы» [145, с. 62]., Чандз приказывает выбросить его уже на съедение волкам.

Как видим, в осетинском эпосе, во-первых, произошло перемещение функций одного героя к другому, т. е. мотив воспитания ребенка в расщелине ледника здесь прикреплен и к имени Батраза. Во-вторых, произошла рекомбинация традиционного балкаро-карачаевского сюжета о рождении и воспитании Карашауая: если Алауган (Сатанай, мать Алаугана) похищает ребенка у матери-людоедки и спасает его, спрятав в расщелине ледника, то Чандз (Сатана, Хамыц) бросает маленького Суая (Батраза) с целью погубить его.

В адыгском эпосе нарт Шаой характеризуется как «родительницы грозной сын», хотя ни в одном сказании не объясняется, почему родительница этого нарта — «грозная».

Как справедливо подчеркивал исследователь адыгского нартского эпоса М. Е. Талпа, «скрывающиеся под намеками кабардинского сказания данные могут быть лишь условно и частично восстановлены из балкарского сказания о Шауае, сыне людоедки-великанши (эмеген), и осетинского сказания Сауа» [80, с. 486] ¹⁹По данным другого сказания адыгов о рождении Шауея, он — сын нарта Канжа, состарившегося бездетным, и женщины по имени Нарибгей [184, с. 221]..

Как видим, М. Е. Талпа считал адыгское сказание о Шауее вторичным по отношению к балкаро-карачаевскому, ибо в нем глухо звучат «лишь отголоски» [42, с. 110] традиционного мотива балкаро-карачаевского эпоса о матери-людоедке.

Аналогичное явление наблюдается и в эпосе вайнахов, где мать Кинда Шоа «была такой силачкой, что ломала у человека любую часть тела, стоило только ей прикоснуться к нему» [55, с. 319]. Поэтому Кинда Шоа, как и осетинский Суай [131, вып. 1] и адыгский Шауей, сын Канжа [120, с. 322—325], держит ее на привязи.

Сказания о рождении Карашауая зафиксированы и в Грузии, в Верхней Раче. «Хотя этот сюжет известен и осетинским, и балкаро-карачаевским сказаниям, — пишет Ю. С. Гаглойти, — источником проникновения его в рачинский фольклор следует, по-видимому, считать балкаро-карачабвский цикл ²⁰В вариантах нартских сказаний, записанных в Грузии, имеется ряд ярких параллелей не только к циклу Карашауая, но и к другим циклам балкаро-карачаевского эпоса. Кроме этого у сванов некоторым нартским героям дается такая же характеристика, как и в анализируемой версии. «Так, Сатанай [у них.— Т. X.] зовется чародейко i балкарском: Obur Satanaj» [5, с. 304]., где мотив о рождении Шауая разработан наиболее полно» [42, с. 197].

Теперь обратимся ко второму традиционному мотиву балкаро-карачаевских сказаний о Карашауае: оборотничество Карашауая и его коня.

«Способность... коня к оборотничеству,- столь характерная для тюрко-монгольского эпоса» [101, с. 53—57] — одно из постоянных свойств Гемуды.

В сказаниях о Карашауае, где часто используется мотив «предварительной недооценки» героя, он меняет свой облик, не только облачившись в лохмотья, но и перевоплощаясь. Так, в сказании «Батыр Карашауай и Гемуда», подъезжая к месту скачек, «Гемуда превратился в шелудивого безгривого коня, а Шауай — в хромого старика в желтой бурке». В других национальных версиях этот мотив подвергся некоторой деформации и переосмыслению. Например, в сказании, записанном в Грузии, Шавай из рода Генджеква, «когда хочет, облачается... в лохмотья и скакуна выдает за хромого...» [61].

В адыгском эпосе, когда Шаой «собирался в поход, надевал... платье рваное, платье плохое» [80, с. 64]. А почему он это делал, не объясняется. В комментариях М. Е. Талпы относительно этого мотива читаем: «Этот мотив ясен только из балкарских сказаний о Шауае: там плохое одеяние Шауая и уродство его лошади... объясняются тем, что 1) он сознательно скрывает от нартов свою силу, притворяясь сыном бедной одинокой старухи, чтобы тем сильнее поразить их своими подвигами; 2) скрывает свое настоящее обличье, являясь как жених Оканды...» [80, с. 586—587].

Нам кажется, что данный мотив балкаро-карачаевского эпоса генетически восходит к традиционному для тюрко-монгольского эпоса мотиву появления героя на брачных состязаниях или в стане врага в образе грязного оборванца или «лысого паршивца» (тастаркая), а его «богатырского коня — в аналогичном образа “паршивого,,, “шелудивого,, или “лохматого,, жеребенка» [70, с. 297] ²¹См. также [60, с. 69, 139, 173, 205; 117, с. 80; 156, с. 213; 70, с. 189, 279—301; 133, с. 75; 103, с. 335, 351; 161, с. 133; 123, с. 105— 107]..

Карашауай в балкаро-карачаевском эпосе наделен и магическими .свойствами: он, например, выступает повелителем стужи (см. [164, с. 19, 20]; «Три нарта и три эмегена»; «Как Карашауай женился на дочери всемогущего падишаха»).

В других версиях Нартиады герой лишен этой магической способности. Так, в грузинской версии Шавай не насылает холод на воинов Верземека, а сталкивает на них снежную лавину [61, с. 103]. В осетинских и адыгских сказаниях он также лишен этого дара; вернее, в них повелителем стужи выступает Сосырыко, который насылает мороз на самого Суая/Шаойа ²²3десь нужно отметить, что если в балкаро-карачаевском эпосе Карашауай насылает холод на возгордившихся нартов, чтобы проучить их и утвердиться в их глазах, и при этом сам же обогревает их и кормит, то в осетинской и адыгской версиях Сосырыко/Сосруко вызывает стужу с целью погубить юного героя [80, с. 63; 131, вып. 1, с. 29]. Осетинский Сосырыко, когда ему это не удается, вторично пытается убить его..

Специфическая особенность балкаро-карачаевских сказаний о Карашауае — подробные описания его верного коня: его быстрого бега, его укрощения, клятвы коня и всадника, испытания ими друг друга, богатырских скачек и т. д.

При этом ряд мотивов, связанных с вещим богатырским конем Карашауая Гемудой, имеют яркие параллели в эпосе тюркских и монгольских народов, в котором они традиционны и детально разработаны (подробнее см. [101, с. 124—241]). Чудесно и его происхождение — от морских коней ²³Помимо варианта, записанного А. Н. Дьячковым-Тарасовым [65], в балкаро-карачаевском эпосе зафиксировано еще несколько сказаний, где говорится о морском происхождении Гемуды: «Нарт Карашауай и Гемуда», «Карашауай испытывает Гемуду» и др. В сказании же «Карашауай и Гемуда» подчеркивается, что у Гемуды около ушей были жабры и он, очутившись под водой, «дышал, как рыба, через эти жабры».Морские кони традиционны и для эпоса тюрко-монгольских народов. Например, «в башкирском эпосе популярен древний мифологический сюжет о водяных конях... и об их вожаке Ак-Бузате...» [101, с. 125]. Из морских коней произошел и крылатый конь Кёр-оглы — Гыр-ат. О чудесных морских лошадях-драконах, встречающихся в фольклоре монголов, упоминает в одной из своих работ и Г. Н. Потанин [139, с. 125] и т. д..

Дар перевоплощения и яркие атрибуты морского коня в общекавказской Нартиаде типичны только для богатырского коня балкаро-карачаевского Карашауая.

В отличие от других версий нартского эпоса, в балкаро-карачаевской наряду с прозаическими текстами имеется и ряд песен, посвященных Гемуде «трехногому, медноухому, булатнокопытному» («Карашауай и Гемуда», «Гемуда», «Песня Гемуде»), которые, возможно, восходят к жанру «хвалы коню», имеющему широкое распространение в эпической традиции тюрко- и монголоязычных народов [101, с. 228].

Этот богатырский конь предстает в исследуемом эпосе как птица-конь-рыба. «Ты — конь земли, воды и воздуха», — говорит ему Карашауай в сказании «Карашауай испытывает Гемуду». На самом деле для этого коня нет никаких пространственных границ: он связан с подземным (Алауган и Карашауай держат его в подземелье) и подводным миром («Нарт Карашауай и Гемуда»).

Многие сказания цикла о Карашауае повествуют о том, как он испытывает Гемуду: они имеют топонимический характер и содержат объяснение многих особенностей северокавказского ландшафта (двуглавость Эльбруса, появление ущелий, Голубого озера, водопадов и т. д.).

Значительное число сказаний в цикле о Карашауае посвящено его победе на скачках нартов. Варианты этой сюжетной группы и сказание «Как нарт Карашауай женился на дочери могущественного падишаха» обнаруживают разительное сходство с эпосом некоторых тюрко-монгольских народов (см. подробнее [70, с. 279—301; 156, с. 193, 194]). Особенно много параллелей к циклу Карашауая мы выявили в алтайском эпосе «Маадай-Кара» (см. подробнее [156, с. 166—217; 103]).

Если в сказаниях о Дебете отразились различные мифологические представления предков балкарцев и карачаевцев, а для сказаний о женитьбе Алаугана характерна сказочно-мифологическая интерпретация, то в сказаниях о Карашауае превалируют богатырские мотивы.

Карашауай ведет непримиримую борьбу не только с эмегенами («Три нарта и три эмегена», «Шауай и Рачикау») — с его именем связана и классическая тема мирового фольклора — змееборство. Карашауай сражается с огнедышащим многоголовым драконом, который в эпосе символизирует засуху, выступает хранителем воды. Завладев истоками рек, он пускает воду нартским жителям только после человеческой жертвы («Песня о Карашауае») или сам выпивает всю воду [65]. Согласно сказанию, Карашауай, убив двенадцатиголового дракона, «всю страну освобождает от засухи» [65, с. 42].

В анализируемой версии Нартиады народная фантазия наделила своего любимого героя лучшими качествами. В его образе гармонически сочетаются не только богатырские достоинства (сила, отвага, ловкость и т. д.), но и высокие моральные качества (мужество, скромность, верность данному слову и т. д.). Его образу присущи также черты, соответствующие архаической форме идеализации героя (оборотничество, магия погоды, дар предвидения). К имени Карашауая в эпосе прикреплен и мотив Орфея.

Карашауай балкаро-карачаевских сказаний неуязвим ²⁴Согласно эпосу, Карашауай — железнотелый. В сказании «Три нарта и три эмегена», когда эмегены забросили его на середину громадного костра, «он не сгорел, а закалился, как сталь» [105, с. 99]., непобедим и бессмертен. В сказании «Карашауай не умер, он жив» повествуется о том, что Карашауай и Гемуда, уничтожив врагов, поднялись на Эльбрус и что они до сих пор там живут ²⁵В адыгском и вайнахском эпосе не упоминается ни о смерти, ни о бессмертии Карашауая. В осетинской же версии он погибает при осаде крепости от волшебной стрелы сына Хиза [180, с. 18].. Вечная молодость и бессмертие коня Гемуды и Карашауая объясняются тем, что они пьют воду из целебного родника на вершине Эльбруса.

Проведенный нами сравнительный анализ балкаро-карачаевского круга сказаний о Дебете, Алаугане и Карашауае и других версий Нартиады показал, что песни и сказания о Дебете и Алаугане (за исключением нескольких мотивов) бытуют только у балкарцев и карачаевцев.

Традиционность, детальная эпическая разработанность данного цикла, многовариантность и самобытность его сказаний и песен, наличие значительного числа параллелей с эпосом тюрко-монгольских народов ²⁶В цикле Дебет — Алаугаи — Карашауай помимо указанных выше параллелей с эпосом тюрко-монгольских народов перекликается целый ряд архаических мотивов, связанных с религиозно-мифологическими представлениями балкарцев и карачаевцев. Например, в «Олонхо» и «Маадай-Кара» герой «вырастает и набирает силу, питаясь соками матери-земли» [144, с. 31). В исследуемом же эпосе, когда родился Дебет, Мать воды вместо груди направила в его рот бурные реки. А Карашауай вырос, питаясь ледниками Эльбруса. «Ты и я вскормлены одной матерью :— водяною», — говорит конь Карашауая Гемуда, из породы морских лошадей. В данном цикле встречаются и реликты мотива изначальности жизни на земле и связанного с ним мотива первоначального одиночества героя, «принадлежащего к древнейшим в эпосе тюрко-монгольских -иродов» [144, с. 59). (Эти мотивы традиционны и для цикла Ёрюзмека и Сатанай.) и, наконец, указания самих нартоведов на разработанность и завершенность этого цикла именно в балкаро-карачаевской среде дают нам основания говорить о его первичности в исследуемом эпическом памятнике.